Пропавшая ватага - Страница 91

Внизу хлопнула дверь, подбирая длинные черные одежды (рясу), пробежал по двору светлокудрый богатырь отец Амвросий, великий шаман белых. Воистину великий – жрец непонятного, но могучего распятого бога, именем которого творили казаки все свои дела. Звали бога – Иисус Христос – и был он чем-то вроде Хозяина Священной березы, точно так же умирал и возрождался вновь. Однако силу имел куда как большую! И этой силы хватало, чтоб справиться с самым коварным колдовством, чтоб победить самых великих воинов и низвергнуть свирепых тотемов «двуногов», хотя один вид подобных чудовищ вызывал панический ужас. Именем своего могучего бога белые варвары справились и с ними и ныне везде строили храмы, «крестили» людей, подчиняя воле Христа. Да почти все сами стремились «креститься», еще бы – заполучить в помощники столь сильное божество! Крестились, молились, правда, и от старых богов не отказывались – зачем? Ведь даже самому глупому ясно – чем богов больше, тем лучше.

Ох! Снова сдавило виски – Митаюки аж скривилась от внезапно резанувшей боли и уже спустилась во двор по лесенке, намереваясь побежать следом за священником в храм – просить помощи. Однако, добежав почти до самых ворот, над которыми сияла золоченым крестом недавно возведенная церковь, дева в задумчивости замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. А вдруг это сигнал, весть? Какой-нибудь оберег что-то сказать пытается – а их Митаюки поставила немало, и вот теперь даже не могла осознать – какой именно говорит… кричит даже!

Успокоиться! Немедленно успокоиться… вот так. Теперь пойти на смотровую башню… там стражник – выгнать. Нет! Негоже выгонять стража, супруг родной да и все казаки этого не одобрят. На амбар надо влезть, там крыша покатая и нет никого рядом.

Так юная чародейка и сделала, уселась на тесовой крыше, скрестив ноги, закрыла глаза и принялась медленно раскачиваться из стороны в сторону, что-то вполголоса напевая. Потом резко вздрогнула, сжала руки в кулаки… затем столь же резко разжала, будто что-то в кого-то кидала.

– Нянинбей садця тухоль пен, хадо ядась!

Отражающее заклинание, коим Митаюки-нэ овладела еще в Доме девичества, само по себе ничего не порождало, а лишь откидывало обратно все направленные на ведьму чары, хорошие или плохие, не важно.

– Хадо ядась! – снова повторила колдунья.

Боль в висках не прошла, а, наоборот, усилилась, словно бы приближаясь… Приближаясь! Вот именно! Кто бежит в острог с вестью – о том и говорит почуявший гонца оберег. Митаюки-нэ усмехнулась – сама же ведь и настораживала, налагала заклятье – да вот забыла, не сразу сообразила со сна.

Правильно оберег предупредил! Гонец не просто с вестью бежит, с чем-то необычным, важным – именно на это амулет и настроен был, заговорен на крови юркой болотной змейки.

Вестника этого, пока время есть, перехватить надо – лучше сначала самой во всем разобраться.

Спрыгнув с амбара, юная ведьма побежала к воротам, на ходу бормоча заклинания, призывающие идущего именно к ней… и с запоздалой досадою осознала, что ничего-то у нее не выходит! Не получается – и ясно ведь было, почему. Сверху, из церкви, послышалось басовитое пение – великий белый шаман отец Амвросий возносил хвалу своему могучему богу. Это называлось – «заутреня». Многие казаки уже поднимались по узкой лестнице в церковь… в том числе и муж… Суровый, хмурый спросонья… все оглядывался, и, увидав жену, с удивлением вскинул брови:

– Ты чего здесь, люба?

– Не спалось, – честно призналась ведьмочка. – Дай, думаю, к отцу Амвросию в церковь схожу… а тут и вы все.

Ватажники поднимались по лестнице один за другим, здоровались с атаманом, почтительно кивали его хитроумной женушке. Немолодой уже, сутулый, с окладистой рыжеватою бородою, уважаемый всеми Силантий Андреев, бывший десятник, ныне ставший сотником, следом – племяш его, непоседливый Кудеяр Ручеек, рябой и чубатый, за ними молодые казаки, те, кто ныне от караульной службы свободный, – Семенко Волк, Василий Бескарманный, Никифор…

Всем Митаюки-нэ ласково улыбалась, со всеми здоровалась, на поклоны-кивки отвечала. Знала – многие завидовали Матвею за то, что у него такая красивая, умная и – самое главное – любящая жена. Такая любому казаку – опора.

Поднимаясь в церковь следом за мужем – некрещеной (дева покуда не приняла сие таинство, опасаясь потерять колдовской дар), ей дозволяли стоять в притворе, – Митаюки высматривала внизу Штраубе, да, не найдя, посмеялась сама над собой: ну, ясно же, не придет в эту церковь немец, у него немножко своя вера, другая, хоть и в одного и того же бога – Иисуса Христа. Так же вот «тотемники» местные, что зверей могучих братьями-покровителями почитают – кто «дувунога», кто «нуера», а кто и «длинношея», столичных колдунов не особо жалуют, отступниками от «старой веры» считают. Опять же, те, что ближе к великому древнему солнцу живут, «тотемников» презирают, обзывают нехорошо деревенщинами, смеются обидно – мол, живут в холоде да в голоде, поклоняются всяким скотам. Так вот и среди белых варваров – не каждый, кто могучего Христа славит, подобному себе – брат.

– Атам-а-ан! – повернувшись, завопил вдруг с воротной башни начальник нынешнего дозора молодой казак Евлампий, худощавый, с горящим взором и непослушною челкой, все время норовившей упасть прямо на глаза. – Там, у рва, воин какой-то. Говорит – из Пы-Ямтанга, от Тарахада-вождя, с известием важным.

«Темуэде-ни, владелец смерти, всех забери!» – выругалась про себя Митаюки.

Ну, вот он, посланец. Интересно, какие вести принес?