Пропавшая ватага - Страница 98

Денек стоял безмятежный, ясный, но вовсе не жаркий, как бывает на Руси-матушке ранней осенью или поздней весной, а часто – и летом. Михейко Ослоп неспешно прохаживался по палубе, в который раз прикидывая, получится ли построить такое же судно в остроге, и в очередной раз разочарованно качая головой – нет, не выйдет. Даже и пробовать не стоит, вон тут сколько всего!

С берега тянуло ветерком, поднимался вверх сизый дымок – невдалеке, в лесочке, варили себе еду Устинья и Маюни. Кстати, они приглашали на обед. Сходить, что ли? Оставить Семку Короеда присматривать тут за всем… Да, а где он, интересно? Что-то на палубе не видать. Дрыхнет, что ли?

Казак подозвал Мюсена-ка, воина славного, но по-русски еще понимавшего с трудом, можно сказать – ни черта не понимавшего.

– Семка, понимаешь? Семка! Не видал его?

– Семка? Он там, там!

К большому удивлению ватажника, дикарь его понял – закивал, показывая рукою на берег.

– А, он туда пошел… Вот ведь унесло же черта.

Михей присмотрелся и вдруг увидал выбежавшего из лесочка человека, орущего и размахивающего руками. Судя по одежке – из аглицких немцев, матрос. Ну, да, он и есть… И чего орет? Бежит от кого?

– Помогите! – забежав в воду по колено, заорал матрос. – Там дикари, дикари! Людоеды! Много!

– Людоеды? – разобрав, дернулся Ослоп. – В леске? Черт, там же Устинья, остяк наш… Мюсена! Воинов своих бери! В лодку, живо!

Не прошло и минуты, как все бывшие на судне воины сир-тя, подгоняемые Мюсеной и Керган-та-«бродягой», оказались в шлюпке.

– Отчаливаем! – запалив пищальный фитиль, приказал Михейко. – Эх Семка, Семка, где там тебя носит? Ничего, парни! Разберемся с людоедами, выгоним, перебьем – не впервой, чай. Быстрее, быстрее гребите – надо Маюни-друга выручать, Устинью. Быстрей!

Между тем оставшиеся на «Святой Анне» матросы проворно бросились на ванты. Громыхая, потянулась из воды якорная цепь, встал к румпелю шкипер. Довольно кивнув, поднялся на корму Фогерти, вытирая окровавленный нож, беспечно оставленный на камбузе новыми хозяевами судна. Кондотьер просто убрал оставшихся дикарей – ничего личного. Ловя распущенными парусами ветер, корабль величаво повернул и вышел в открытое море. Поднимая пенные брызги, ударила в бушприт свежая морская волна.

– Ну, вот теперь – то, что надо, – опираясь на балюстраду, довольно промолвил кондотьер. – А, Эндрю? Смелей, шкипер, смелей! Выше носы, бродяги!

Нас ждет мама-Англия. Золота хватит, слоновой кости тоже. Все портовые шлюхи Плимута, все его притоны – нынче для нас!

Размазывая по лицу сопли и слезы, бегал по берегу забытый юнга Джереми Смит – его родное судно, его соотечественники на всех парусах уходили прочь, бросив мальчишку на произвол судьбы. Сволочи. Подлые христопродавцы! Гады-ы-ы!!!

И столь же громко ругался бугаинушка Михейко, запоздало выпалив в воздух и грозя уплывающему судну огромным своим кулаком. Ведь умным считался, и все же… Позор, позор – что тут скажешь? Англичанишки оказались хитрыми – обманули, обвели вокруг пальца, объегорили, с-суки!

Шипели вдоль бортов брызги. Весело белели паруса. Тянулся узкой полоской далекий берег. Улучив момент, никем не замеченный, нырнул в бурные холодные воды славный Вэсако-няр. Он выполнил свое поручение, все сделал, как велела хозяйка. Как надо.

Глава X. Осень 1585 г. П-ов Ямал

Сердце дракона

Казаки Ивана Егорова возвратились в острог на одном струге, сожалея об утерянном корабле, но подсмеиваясь над Михеем вполне незлобиво. Мюсена-ка вернулся в свое селение, к ясноглазой Хлейко, и жил там как всеми признаваемый вождь, верный данник и друг великого белого атамана. Маюни со своей Ус-нэ тоже поселились пока там же – вроде и не так далеко Троицкий острог, а все ж не столь близко, чтоб с него доходили какие-то там слухи. Остяка и его супругу в селении уважали, ну как же – не в каждой деревне поселится белая госпожа! Да Маюни ведь все ж таки был шаман, и не из последних. Народу кругом хватало, и лес рядом был, и море – и никто пальцем на Устинью не показывал, не смеялся за спиною, живи да радуйся, тем более подружка появилась верная – Хлейко, невеста вождя. Одно лишь омрачало жизнь молодых супругов – Ус-нэ никак не могла понести: хмурые боги лесов и болот мстили Маюни за то, что взял в жены белую деву. Но юный остяк все ж был шаман, внук и правнук шаманов, а потому не собирался сдаваться, уверовав в то, что дети у них с Ус-нэ будут. Пусть не сейчас, но будут, обязательно народятся, да.

В быстро разрастающемся селении остался и северный воин Ясавэй, бывший ученик колдуна Енко Малныче, а с некоторых пор – жрец великого распятого бога Иисуса Христа, выстроенный еще с помощью казаков храм которого был виден издалека, со взморья. Молодой колдун и его спутники простились с отступником довольно радушно, ни в чем не упрекая – решил так решил. Сам же Енко с Сертако-нэ, Нойко Дрянной Рукой и вышедшим из лесу верным шлемоголовом Ноляко, подумав, отправились в столицу, славный город Дан-Хаяр, вполне справедливо полагая, что горящую свечу лучше прятать под солнцем, а свое колдовское познание – среди множества других колдунов – столичных.

Ясавэй же о своем отступничестве нисколечко не жалел, ибо рядом была статная староста Ватане, благосклонно принимавшая все его ухаживания и подарки. Из Троицкого острога частенько наведывался белый жрец Афоня, приплывал на лодке с небольшим парусом, рассказывал о Христе, читал священные книги да посвящал принявшего крещение парня во все таинства. В крещении получил Ясавэй и новое имя – Василий, и нового родича – крестного отца, уважаемого всеми казака Силантия Андреева. Старые же его родственники, молодой воин Яшка Вервень и жена его (а Ясавэю – сестрица родная, Ябтако) по-прежнему жили у стен Троицкого острога – на посаде – в большой и уютной избе, куда новоиспеченный христианин Василий пару раз заглянул в гости и весьма остался доволен оказанным ему почтением.